Фридрих ницше: опыт критики христианства. Этика Ф. Ницше: отношение к религии


Отношения с религией у Ницше сложные и неоднозначные. Он родился в семье пастора и в детстве с упоением читал молитвы. Но позже отношение к христианству резко изменилось. При этом нельзя сказать, что Ницше отвергает любую религию и становится атеистом. К некоторым видам восточной религии он относится с большой симпатией (и здесь он идёт по стопам своего учителя). Человеку нужен бог, считает Ницше, в двух случаях: слабым он нужен для того, чтобы у него что-нибудь попросить и на что-нибудь пожаловаться, сильным – чтобы поделиться с ним радостью собственных побед. Христианство – религия слабых, униженных, рабов. На первый взгляд непонятно, чем вызвано такое неприятие принципа сострадания. В любом обществе есть сильные и слабые, и сострадание сильного слабым людям – нормальное явление. Но Ницше полагает, что христианство противоречит основному закону природы – закону борьбы за существование, согласно которому все слабое должно погибнуть, более того, надо помочь ему погибнуть. Отсюда крайне непривлекательный тезис: «падающего толкни».
Ницше глубоко исследует сущность христианства и делает неутешительный вывод: христианство заинтересовано в слабых людях, гордыня – смертный грех в христианстве. Если человек будет надеяться только на себя, будет сильным и независимым, то христианский бог ему не нужен и эта религия отомрет сама собой. Общество заинтересовано в слабых людях, благодаря им существует христианская религия, благодаря им сильные люди, помогая слабым и сострадая им, могут почувствовать свое благородство и силу. Отсюда своеобразный совет нищим: «Никогда не благодарите того, кто дал вам милостыню; пусть они вас благодарят за то, что вы её взяли». Только на первый взгляд такой совет кажется парадоксальным, но при более глубоком анализе позиция Ницше становится понятной – благодаря нищим подающий милостыню может возвыситься в собственных глазах – вот за это и пусть благодарит нищего.
Отдельные высказывания, вырванные из контекста, могут натолкнуть на мысль, что вся философия Ницше антигуманна, направлена против человека. В этой связи стоит прислушаться к рассуждениям русского философа Льва Шестова, приверженца ницшеанской философии. В своей статье «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше» Л. Шестов приводит слова Л. Толстого, записанные в его дневнике после посещения им больницы для бедных. Толстой пишет, что после посещения на его глазах стояли слезы умиления, умиления собственным поступком. Напрашивается вопрос: чья позиция более гуманна – человека, который умиляется собственным поступком (пусть даже благородным и сострадательным по отношению к бедным и больным), или человека, который выступает за то, чтобы каждый человек нашел в себе силы выбраться из того состояния, в которое он попал, стал сильным и независимым? Становится понятно, почему подающий милостыню должен благодарить нищего, а не наоборот.

Реферат книги К. Ясперса «Ницше и христианство»

Очень глубокое понимание человеческой природы, человеческой сущности как таковой мы находим у Ницше, хотя он и был во многом противоречивым человеком. Сама философия Ницше - некий протест против христианства, которое стало обывательским, погрязло в самодовольстве и тупости.
Архимандрит Виктор (Мамонтов) «Таинство Жизни»

Все знают, с какой неслыханной резкостью отвергал Ницше христианство. Например: «Кто выкажет сегодня хоть малейшее колебание в своем отношении к христианству, тому я не протяну и мизинца. Здесь возможна лишь одна позиция: безусловное „Нет“» (XVI, 408)…

Зная об этой пламенной вражде, внимательный читатель Ницше не раз встанет в тупик перед некоторыми его высказываниями, на первый взгляд никак не совместимыми с антихристианством. Ницше случается говорить о христианстве так: «Это лучший кусок идеальной жизни, какой мне по-настоящему довелось узнать: я устремился вслед за ним чуть не с пеленок и, думаю, никогда не предавал его в сердце своем» («Письмо к Гасту», 21.7.81). Он может одобрительно высказываться и о воздействии Библии: «Неизменное благоговение перед Библией, сохраняющееся в Европе, в общем, и по сей день, - это, пожалуй, лучший образчик культуры и утончения нравов, каким Европа обязана христианству…» (VII, 249). Более того, Ницше, отпрыск священнических семей по линии обоих родителей, видит в совершенном христианине «благороднейший из человеческих типов» , с какими ему приходилось сталкиваться: «Я почитаю за честь, что происхожу из рода, в котором принимали свое христианство всерьез во всех отношениях» (XIV, 358)…

К известным священническим типам он выказывает чуть ли не робкое уважение; именно христианство, полагает он, «отчеканило самые, пожалуй, тонкие лица в человеческом обществе: лица, несущие на себе печать высокой и наивысшей католической духовности… Человеческий облик достигает здесь той всепроникающей одухотворенности, какая возникает в результате постоянного прилива и отлива двух родов счастья (чувства своей власти и чувства самоотречения)… здесь царит то благородное пренебрежение к хрупкости нашего тела и нашего счастья, какое бывает у прирожденных солдат… Властная красота и утонченность облика князей Церкви во все времена служила для народа подтверждением истинности Церкви…» (IV, 59–60)…

Церковь для Ницше - смертельный враг всего благородного на земле. Она отстаивает рабские ценности, она стремится растоптать всякое величие в человеке, она - союз больных, она - злокозненная фальшивомонетчица. Однако и тут он не может отказать ей в своем уважении как к особого рода власти: «Всякая Церковь есть прежде всего институт власти, обеспечивающий высшее положении духовно одаренным людям; она настолько верует в могущество духовности, что отказывается от всех более грубых средств насилия, и уже по одному этому Церковь при всех обстоятельствах более благородное учреждение, нежели государство» (V, 308). Размышляя об истоках могущества католической церкви, Ницше приходит к заключению, что она черпает свою силу «в тех, до сих пор еще многочисленных, священнических натурах» , которые добровольно «делают свою жизнь исполненной трудностей, а тем самым и глубокого смысла» (II, 76). Потому и борьбу против Церкви он одобряет отнюдь не во всех случаях: «Борьба против Церкви означает помимо всего прочего также и сопротивление натур более низких, самодовольных, наивных и поверхностных против господства более глубоких, более тяжелых и осмотрительных, а потому и более злых и подозрительных людей, мучимых непрестанным сомнением относительно ценности бытия и собственной своей ценности…» (V, 286)…

Свое происхождение из дома протестантских священников и, следовательно, «естественную» близость к христианам сам Ницше расценивал как факт первостепенной важности, как нечто незаменимое. Однако сама эта близость приобретает для него совершенно иной смысл с тех пор, как он осознает, что большинство христиан - христиане несовершенные. Расхождение между притязанием, требованием и действительностью испокон веков было движущей силой христианства. Правда, нередко притязание, требующее невозможного, и действительность, отказывающаяся повиноваться требованию, могут спокойно сосуществовать, не соприкасаясь. Но там, где они, встретившись, не дают друг другу покоя, может вырасти нечто из ряда вон выходящее. Ницше замечает, что «дерзкий внутренний скептицизм» вырос «в Германии именно среди детей протестантских пасторов» . Почему? «Слишком много в Германии философов и ученых, которым случалось в детстве, послушав проповедь, перевести глаза на самого проповедника (!) - и в результате они больше не верят в Бога… Немецкая философия есть, в сущности, не что иное, как неверие в homines religiosi („людей религии“), в святых второго ранга, во всех деревенских и городских пасторов, включая и университетских богословов…» (XIII, 314).

Здесь намечена характернейшая особенность страстной ненависти Ницше: его вражда к христианству как действительности неотделима от его связи с христианством как требованием. И эту фактическую связь сам он рассматривает не как прах, который следует отрясти со своих ног, а как нечто весьма позитивное. Он отлично сознает, что именно моральный импульс христианства впервые вызвал к жизни не знающую границ волю к истине; «что даже мы, сегодня ищущие познания, мы - безбожники и антиметафизики - зажигаем наши факелы от того старого пожара, разожженного тысячелетнею верой» (VII, 275)…

Века христианской культуры вывели новую христианскую породу людей и породили, по его мнению, небывалую доселе возможность, реализации которой он посвящает самого себя: «Борьба против тысячелетнего христианско-церковного гнета создала в Европе великолепнейшее духовное напряжение, какого никогда еще не бывало на земле: отныне, держа в руках столь туго натянутый лук, можно поразить самые отдаленные цели… Мы, добрые европейцы, носители свободного, очень свободного духа - мы сохранили все томление духа, все напряжение духовной тетивы! Не исключено, что найдется у нас и стрела - задача, а может быть, даже и цель - кто знает?..» (VII, 5).

Основной опыт собственной жизни Ницше - противостояние христианству из христианских побуждений - становится для него моделью всемирно-исторического процесса…

Христианство как содержательное вероучение и догма чуждо ему с самого начала; он признает в нем лишь человеческую истину в символической форме: «Главные учения христианства выражают лишь основные истины человеческого сердца» (1862). А эти основные истины для мальчика те же, какими они останутся и для взрослого философа Ницше, к примеру: «Обрести блаженство через веру - это значит, что не знание, а только лишь сердце может сделать нас счастливыми. Бог стал человеком - это значит, что человеку должно искать блаженства в бесконечном, но созидать себе свое небо на земле» .

Уже в ранней юности он записывает мысли, предвосхищающие его позднейшую критику христианства. Вот - против мировой скорби, которую порождает христианское миросозерцание: это не что иное, как примирение с собственным бессилием, благовидный предлог, извиняющий собственную слабость и нерешительность, трусливый отказ от созидания собственной судьбы. Мальчик уже пишет о своем подозрении: «Не идет ли человечество две тысячи лет по ложному пути в погоне за миражом?» Или вот: «Нам еще предстоят великие потрясения, когда масса начнет сознавать, что все христианство стоит на одних лишь допущениях; что бытие Божие, бессмертие, авторитет Библии, инспирация всегда были и останутся под вопросом. Я пробовал все это опровергать: о, до чего же легко разрушать, но вот строить!..»

Поначалу мальчик высказывает лишь гипотезы - нерешительно, с сомнением и колебанием; с годами характер высказываний изменится радикально: всякая страсть начинается с ошеломления, и только позднее превращается в волю к борьбе. Но принципиальная позиция налицо уже в ребенке и останется неизменной до конца…

Причем стоило ему самому отдать себе отчет в том, куда он движется, как он тотчас объявлял движение к нигилизму неизбежным для всей эпохи; правда, толпе оно только еще предстоит в будущем, но он, Ницше, отныне станет совершать его вполне сознательно и пройдет этим путем до конца. Однако отнюдь не ради того, чтобы остаться нигилистом, нет, но чтобы открыть абсолютно новый источник сопротивления нигилизму, антинигилистического движения…

Бог умер

Устрашающую картину современного мира, которую все с тех пор без устали повторяют, первым нарисовал Ницше: крушение культуры - образование подменяется пустым знанием; душевная субстанциальность - вселенским лицедейством жизни «понарошку»; скука заглушается наркотиками всех видов и острыми ощущениями; всякий живой духовный росток подавляется шумом и грохотом иллюзорного духа; все говорят, но никто никого не слышит; все разлагается в потоке слов; все пробалтывается и предается. Не кто иной как Ницше показал пустыню, в которой идут сумасшедшие гонки за прибылью; показал смысл машины и механизации труда; смысл нарождающегося явления - массы.

Но все это для Ницше - передний план, рябь на поверхности. Сегодня, «когда дрожит вся земля, когда все трещит по швам» , главные события происходят в глубине - в недрах, а то, что мы наблюдаем - лишь последствия; житель уютного века спокойной и самодовольной буржуазности, Ницше с содроганием подлинного ужаса пишет о том, чего никто еще не замечает: главное событие - это то, что «Бог умер» . «Вот чудовищная новость, которая дойдет до сознания европейцев лишь через пару столетий; но тогда - тогда им долго будет казаться, что вещи утратили реальность» (XIII, 316).

Ницше не мысль формулирует, он сообщает факт, ставит диагноз современной действительности. Он не говорит: «Бога нет», не говорит: «Я не верю в Бога». Не ограничивается он и психологической констатацией растущего безверия. Нет, он наблюдает бытие и обнаруживает поразительный факт, и тотчас объясняются все отдельные черты эпохи, - как следствия этого главного факта: все беспочвенное и нездоровое, двусмысленное и изолгавшееся, все лицедейство и суетливая спешка, потребность в забвении и дурмане, характерные для этой эпохи.

Но на констатации факта Ницше не останавливается. Он задается вопросом: «Отчего умер Бог?» Ответов на этот вопрос у него несколько, но только один до конца продуман и развит: причина смерти Бога - христианство. Именно христианство разрушило всякую истину, которой жил человек до него, и прежде всего разрушило трагическую истину жизни досократовских греков. На ее место христианство поставило чистые фикции: Бога, моральный миропорядок, бессмертие, грех, милость, искупление. Так что теперь, когда начинает обнаруживаться фиктивность христианского мира - ведь в конце концов «чувство правдивости, столь высоко развитое самим христианством, не может не внушить отвращения к фальшивому и насквозь изолгавшемуся христианскому миро-осмыслению» (XV, 141) - теперь на месте фикции не остается Ничего: нигилизм - закономерный итог всех наших великих ценностей и идеалов, продумайте их до логического конца и вы найдете Ничто (XV, 138). Поскольку абсолютно все ценности, какими держалось христианство, были фиктивны, постольку тотчас же по разоблачении фикции человек обречен провалиться в пустоту - в Ничто - так глубоко, как он еще не проваливался ни разу за всю свою историю.

Сегодня все это лишь едва намечается. «Возрастание нигилизма, - предсказывает Ницше, - составит историю двух ближайших столетий» . Вся наша европейская культура давно уже движется с мучительным напряжением, с дрожью и скрежетом, нарастающим от десятилетия к десятилетию, навстречу катастрофе; движется не спокойно, а судорожно, стремительными рывками, словно через силу: «скорей бы уж конец, лишь бы не опомниться, ведь очнуться и опомниться так страшно» (XV, 137).

Иисус

В каком соотношении находятся Иисус и христианство? Ницше заявляет: христианство с самого начала есть полное извращение того, что было истиной для Иисуса. «В сущности, христианин был только один, и тот умер на кресте» (VIII, 265)… Иисус реализовал жизненную практику, а в Новом Завете речь идет не о жизни, а о вере. Но: «Если быть христианином сводится для Вас к тому, чтобы признавать некую истину, то Вы просто-напросто отрицаете христианство. Вот почему никаких христиан на самом деле не было» (VIII, 266). Христос - как и Будда - отличался от других людей поступками, а христиане с самого начала отличались от других лишь верою.

Вера стала учением. То, что было символом сообщаемого блаженства, стало ощутимой реальностью: «сплошные факты и личности вместо символов, сплошная история вместо вечных реалий, сплошные формулы, обряды и догмы вместо практики жизни» (XV, 260). «Священное сказание заступило на место символического Теперь и Всегда, Здесь и Повсюду; чудо - на место психологического символа» (XV, 287). Из Иисусовой истины, оспаривающей реальность всего личного и исторического, «фабрикуется» личное бессмертие, личный Спаситель, личный Бог (XV, 286). Но: «Ничего не может быть более чуждого христианству, чем все эти грубые церковные пошлости о Боге как личности, о грядущем „Царстве Божием“, о потустороннем „Небесном Царствии“, о „Сыне Божием“ - втором Лице Троицы… Все это - всемирно-исторический цинизм, нагло издевающийся над символом…» (VIII, 260).

Прежде всего на место действительного Иисуса подставили выдуманный образ Иисуса: борца и фанатика, нападающего на священников и богословов; затем, в интерпретации Павла, появился образ Спасителя, в котором важны были, собственно, лишь смерть и воскресение.

По мере того, как Ницше отмечает одно за другим все проявления «Великого Извращения», в нем растет изумление перед открывающейся ему картиной: «Человечество преклоняет колена перед прямой противоположностью того, что составляло источник, смысл и право Евангелия; в понятии „Церковь“ оно освящает именно то, от чего стремился уйти блаженный „Благовестник“ и что он считал наконец преодоленным - едва ли можно отыскать более поразительный пример всемирно-исторической лжи…» (VIII, 262)…

Проповедники

Ницше признает некоторое достоинство лишь за иезуитством. Но ничего, кроме презрения, не заслуживают, с его точки зрения, такие псевдоморфозы христианских идеалов, как обмирщенная мораль, либеральное и социалистическое мировоззрение - этакие помочи, с помощью которых христианство до сих пор направляет каждый шаг европейскою человечества, несмотря на все его якобы неверие.

Вот Ницше характеризует технику проповеди и распространения христианства. Главный принцип этой техники: «Неважно, истинно ли, важно, работает ли» . «Недостаток интеллектуальной честности» позволяет воспользоваться любой ложью, лишь бы она усиливала «теплоту» в душе, лишь бы люди «веровали». Отсюда развивается «целая методика, настоящая школа совращения в веру: принципиальное презрение и унижение тех сфер, из которых могло бы прийти сопротивление (разума, философии и мудрости, сомнения и осторожности); беззастенчивое самовосхваление и превознесение учения при постоянном напоминании, что оно дано нам самим Богом… что в нем ничего нельзя критиковать, но должно все принимать на веру… и принимать должно не как-нибудь, а в состоянии глубочайшего смирения и благодарности… Постоянная спекуляция на рессантименте - игре на чувствах злобы и зависти, которые низшие всегда испытывают по отношению к высшим… Эта проповедь вербует всех сбившихся с пути и отверженных… кружит бедные, маленькие, глупые головы, превращая их в фанатиков и заставляя надуваться спесью из-за нелепейшей фантазии - будто они суть смысл и соль земли… Это учение отлично поняло, как велика мощь парадокса; с его помощью оно поражало, возмущало, раздражало и увлекало на борьбу, на преследование и разгром врагов…» (XV, 268).

Ницше заключает: «Что ненавидим мы в христианстве? - То, что оно стремится сломить сильных, превратить их мужество в расслабленность, использовать всякую дурную минуту, когда они подавлены и утомлены, чтобы заменить их гордую уверенность беспокойством и бесплодными угрызениями; что оно умеет отравить их благородные инстинкты и сделать больными здоровые, обращает их волю к власти внутрь - против них самих, так что и самый сильный в конце концов тонет, захлестнутый волнами самоуничижения и самоистязания: известнейший пример такой чудовищной гибели - гибель Паскаля» (XV, 329).

Истоки

Ницше снова адресует христианству старый, в значительной мере оправданный упрек, раздававшийся с разных сторон, в том числе с XIII века с Дальнего Востока: христиане не исполняют того, чему учат, не делают сами того, что заповедано их священными книгами. Ницше формулирует это так: «Буддист поступает иначе, чем не-буддист; христианин поступает как все; христианство у него - для церемоний и создания особого настроения» (XV, 282)…

Христианство есть феномен исторический, а следовательно, незавершенный во времени и многозначный в своих проявлениях. Ницше пытался провести внутренние разграничения: здесь - сам Иисус; там - иные, все извращающие истоки, наследие поздней античности и иудаизма; вот, наконец, светские трансформации христианских ценностей: социализм, либерализм и демократия. Все эти разграничения, поскольку они касаются поддающихся объективации фактов, имеют, в лучшем случае, ценность гипотез, которые подлежат проверке. Однако нередко рисуемые Ницше впечатляющие картины вовсе не поддаются проверке, ибо касаются не самих фактов, а лишь их толкования и оценки. У этих исторических картин совсем иной - не познавательный - смысл и иная ценность. Они выражают суть того, кто их увидел, его понимание самого себя, своей воли и своих ценностей, обнаруживающееся при контакте с историей…

Насколько обусловлен Ницше в своем мышлении именно христианскими импульсами? И тут мы обнаружим, что сама но себе возможность увидеть мировую историю к а к нечто целое обязана своим возникновением христианству. Но еще очевиднее христианское происхождение стремления к безусловной правдивости, из которого и проистекают главные нападки на христианство. Именно моральная безусловность такой правдивости побуждает искать универсального знания о мире, человеке, а также о самом христианстве и его истории.

Однако как только мы попытаемся рассмотреть, в чем же суть ницшевского христианства - а в том, что его концепция мировой истории, его представление о человеке и его стремление к безусловной правде, поддерживающие первые два, христианского происхождения, сомнений нет, - мы убедимся, что в его мышлении не осталось ни следа от христианского содержания этих христианских формальных структур. Утрата содержания сказывается уже в том, каким образом усвоил Ницше эти христианские импульсы. А ближайшее следствие такой утраты - поворот к нигилизму. Для самого Ницше источником нигилизма стала именно его форма христианства…

История

В основе всех исторических представлений Ницше лежит определенная мыслительная схема: предположение, будто бы мы можем обладать, или даже уже обладаем неким тотальным знанием о ходе истории человечества; будто бы нам досконально знакома наша собственная эпоха и потому мы способны знать, что нынче своевременно, а что нет; и будто бы мы даже способны целиком охватить взором будущее, планировать его и усматривать в нем нечто желательное или нежелательное. Эта мыслительная схема далеко не есть нечто само собой разумеющееся или - еще менее - естественное. Большая часть человечества прекрасно обходилась без истории: люди жили вне ее, целиком в настоящем, словно в вечности, словно все всегда было и будет точно так же, как сегодня; они не задавались вопросами и не сомневались, что сами принадлежат к размеренному круговороту явлений. Откуда же могла взяться эта новая, столь возбуждающая человека мысль, в зависимости от обстоятельств способная наполнять его чувством невыносимого бессилия или, наоборот, сознанием сверхъестественной власти над ходом вещей?

Мысль эта христианского происхождения. Именно христианство со всей строгостью настаивало на том, что все в истории человечества совершается только один раз: творение, грехопадение, воплощение Сына Божия, конец света, Страшный Суд. Христианству известен ход мировой истории в целом, и потому эмпирическую историю оно воспринимает не как цепь случайных событий, не как безразличное изменение, но как звено иной цепи - сверхчувственной, целесообразной истории. А потому эмпирическая история проникнута для него глубоким смыслом; и кроме того, в каждый ее момент в ней решается судьба отдельного человека - спасение или гибель его души.

Христианская историческая мысль превратилась в философию истории - светскую науку о специфическом предмете - «всеобщей», «тотальной» истории. Из этой христианской мысли произошли Гердер, Кант, Фихте, Гегель и Маркс, а вместе с ними и Ницше. Сам характер их мышления определяется видением исторического целого как единой общей картины; все они осознают современную им эпоху как некую строго определенную точку в общем ходе истории - и всегда именно как кризисную точку, как решающий поворотный пункт. Все они склонны были облюбовать где-нибудь в прошлом некую вершину, исток всего благотворного в развитии человечества, а затем уповать на возможное возвращение к нему в своем собственном настоящем. Глобальная модель исторического процесса у всех у них одна и та же: вначале все было хорошо, но затем правильный, здоровый ход вещей был вдруг нарушен, сбит и извращен; в историю проникло зло - то ли преступление, то ли какая-то зараза, разрушительный яд, начавший отчуждать человека от самого себя; и вот теперь, именно в нашу эпоху, нужно все это исправить, восстановить и возродить истинного человека и истинный ход вещей. Правда, содержание этих категорий у разных мыслителей различно, но сами они постоянно повторяются в одном и том же виде.

Для Ницше эта вершина человеческого развития находится в досократовской Греции, он видит ее сквозь века в таком же золотом ореоле, в каком христианин различает за текстами Евангелий сияющую полноту времен. Лишь вернувшись, насколько это возможно, к грекам трагической эпохи, можем мы достичь нашей истины и нашей действительности…

Всемирная история с точки зрения христианства - единый и единственный процесс выбора и решения, имеющий сверхъестественное происхождение; с точки зрения философии истории - единый во всем своем многообразии процесс развития единого духа, - у Ницше утрачивает и цельность и единство, превращаясь в опытную мастерскую, лабораторию человеческих типов: «История есть большая опытная мастерская» (XIII, 32). «Человечество не только не прогрессирует, оно даже не существует. Общая картина человечества - что-то вроде чудовищной экспериментальной фабрики, где кое-что удается… и несказанно многое не удается» (XV, 204). А это означает, что общий взгляд на историю полностью переменился. Христианские мотивы, когда-то двигавшие Ницше, привели его в конце концов к упразднению самой идеи единства, на место которого встало Ничто, а с ним и мысль о вечном возвращении.

Наука

Воля к истине и к знанию у Ницше тоже христианского происхождения.

Правда, сам Ницше утверждает иначе: религия, которая, подобно христианству «ни в одной своей точке не соприкасается с действительностью, должна быть смертельным врагом знания» (XIII, 281). Христианская «вера», как, впрочем, и всякая другая, всегда накладывала вето на науку, в особенности яростно ополчаясь против «двух великих противниц суеверия - филологии и медицины». «В самом деле , - поясняет Ницше, - нельзя быть филологом или врачом, не будучи в то же время также и антихристианином. Ибо филолог видит насквозь так называемые „священные книги“, а врач не может не видеть физиологического вырождения типичных христиан. Диагноз врача: „Неизлечимо“, вывод филолога: „Чушь“…» (VIII, 282).

Зато в других случаях сам же Ницше выводит и собственную свою волю к истине, и безусловный характер современной научности из того огня, который впервые разгорелся в христианстве, из той особой моральности, которая требует истины во что бы то ни стало (VII, 275). Ницше хочет истины - как оружия против иллюзии и вздора; истины, и ничего кроме истины, ищет он и в своих исследованиях христианства и роковых последствий христианства для человеческого бытия. И вот, вначале пытаясь обрести достоверное знание, затем убедившись в сомнительности познанного, после этого стремясь до конца последовательно применить критический метод, потом видя, как пошатнулась сама истина и, наконец, усомнившись в ценности истины как таковой, Ницше на собственном опыте узнает, что с современной наукой дело обстоит далеко не так просто, как кажется…

Ницше, указав на христианскую моральность как на источник той безусловной воли к истине, на которой держится наша наука, дал тем самым предельно краткий ответ на вопрос: откуда взялась наша западноевропейская универсальная наука и современный научный образ мыслей (хоть он и воплощается всегда лишь в очень немногих людях)?..

Отличительная особенность христианского мира - та исторически сложившаяся в нем, и только в нем одном, всеохватность жажды знания, непреклонная настойчивость в поисках истины, которая воплотилась в нашей науке. То, что такая наука с ее универсальностью, не признающей никаких границ, и с ее внутренним единством возникла только на Западе и только на христианской почве, есть бесспорный факт…

То, что греки, создатели науки как таковой, так и не создали подлинно универсальной науки, может объясняться только отсутствием у них духовных мотивов и моральных импульсов к этому; они появились впервые у христианского человека, что и позволило ему создать такую могучую науку, которая в своем развитии переросла христианство, а потом обратилась и против него, по крайней мере, против всех его объективных форм.

Итоги

Христианские истоки Ницше - во всепоглощающем его стремлении увидеть мировую историю в целом и постичь ее смысл. Но христианское содержание этого стремления утрачено для него с самого начала, ибо с самого начала мировая история для него - не выражение Божества; она целиком предоставлена самой себе. Точно так же отсутствует христианское начало и в одной их краеугольных идей христианства, также ставшей главной идеей Ницше, - в идее человеческой греховности, ибо этот человек не имеет больше никакого отношения к Богу. Лишается своего основания и безусловное стремление к истине, ибо оно держалось на том, что истины требовал Бог. Вот почему Ницше всякий раз отрекался от того, что сам же с такой страстностью утверждал: от единства мировой истории, от представления о греховности - «неудачности» - человека, от самой истины; мысль его без конца кидает из крайности в крайность.

Мысль Ницше есть постоянное саморазрушение, ибо ни одна истина не может сохранить в ней устойчивости, и в конце ее всегда обнаруживается Ничто; однако воля Ницше направлена в прямо противоположную сторону - против нигилизма: она ищет в пустом пространстве чего-то позитивного.

Все позитивное, что есть в философии Ницше в ее обратном движении от нигилизма, выражается в словах: жизнь, сила, воля к власти - сверхчеловек, - становление, вечное возвращение - Дионис. Однако ни в вечное возвращение, ни в ницшевского Диониса, ни в сверхчеловека никто никогда по-настоящему не верил. А «жизнь», «сила» и «воля к власти» настолько неопределенны, что никто не мог уловить их точного смысла…

Ницше смотрит на Иисуса, с одной стороны, с уважением - к искренней честности его жизненной практики; но, с другой стороны, и с отвращением - к упадочническому типу человека, ибо эта практика есть выражение декаданса. Жить как Иисус означает сознательно обрекать себя на гибель. Вот цитата: «Самое неевангельское понятие на свете - это понятие героя. Здесь стало инстинктом то, что противоположно всякой борьбе; неспособность к сопротивлению сделалась здесь моралью…» (VIII, 252). Но каково же будет наше удивление, когда мы обнаружим, что почти теми же самыми словами Ницше может говорить и о самом себе (в «Ессе homo»): «Не припомню, чтобы мне когда-нибудь доводилось прилагать какие-нибудь усилия - в моей жизни не найти ни следа борьбы; я - прямая противоположность героической натуре. Чего-то хотеть, к чему-то стремиться, иметь перед глазами цель или предмет желаний - все это неведомо мне из опыта. Мне ни капельки не хочется, чтобы что-то стало иным, чем оно есть; я и сам не хочу становиться иным…» (XV, 45). Таких почти дословных аналогий, когда Ницше говорит об Иисусе и о себе в тех же выражениях, можно найти множество. Так, например, он пишет об Иисусе: «Все прочее, вся природа имеет для него ценность лишь как знак, как притча» . А о себе он высказывается так: «Для чего же и создана природа, как не для того, чтобы у меня были знаки, которыми я могу объясняться с душами!» (XII, 257)…

У Ницше всегда получается так, что едва закончив борьбу, а порой еще в самом разгаре борьбы он вдруг перестает бороться, заводит беседу с противником и внезапно сам в него превращается, влезает в его шкуру; он не желает противника уничтожать, наоборот, искренне желает ему долгой жизни, желает сохранить себе противника; точно так же желает он и сохранения христианства, несмотря на то, что сам столько раз кричал: «Раздавите гадину!» …

Прочитывая сотни воинственно-агрессивных страниц Ницше, не позволяйте оглушить себя грохотом оружия и боевыми кликами: ищите те редкие, тихие слова, которые неизменно, хоть и не часто повторяются - вплоть до последнего года его творчества. И вы обнаружите, как Ницше отрекается от этих самых противоположностей - от всех без исключения; как он делает собственным исходным принципом то, что объявлял сутью «Благой Вести» Иисуса: нет больше никаких противоположностей (VIII, 256)… Для Ницше нет ничего, чего не должно было бы быть. Все сущее имеет право на существование…

Между подлинной мыслью Ницше и ницшеанством, превратившимся в разговорный язык эпохи, огромная разница.

Решающий вопрос в связи с антихристианством Ницше будет звучать так: откуда берется эта враждебность к христианству и где ее граница? Каковы мировоззренческие мотивы, заставляющие Ницше обратиться против христианства, и чего он хочет добиться в этой борьбе? Разница между Ницше и теми, кто усвоил лишь язык его антихристианских лозунгов, как раз и заключается в глубине этих собственно философских мотивов.

Ницше требует особого подхода… Всякий, кто пожелает проникнуть в мысли Ницше, должен сам обладать большой внутренней надежностью: в его собственной душе должен звучать голос подлинного стремления к истине… Мода на Ницше прошла, слава его осталась… Сегодня Ницше - чтение для взрослых… Ницше - это мир.

Под редакцией Tannarh’а, 2014 г.

Санкт-Петербургский Государственный Университет

Факультет Менеджмента

Фридрих Ницше:

опыт Критики христианства

Реферат по философии

Преподаватель - Ростошинский

1999 год


Фридрих Ницше: опыт критики христианства

Фридрих Вильгельм Ницше родился в 1844 году в местечке Реккен в Тюрингии, входившей в то время в состав Пруссии. Отец Ницше был протестантским священником, мать – дочерью пастора. После смерти отца в 1849 году семейство перебирается в Наумбург, где Фридрих Ницше поступает в гимназию. Домашнее воспитание, пронизанное духом протестантского благочестия, в окружении матери, сестры, теток наложило отпечаток на Ницше: он с детства хорошо знал библию, любил поэзию и музыку. Его мягкие манеры, рассудительность, вежливый тон вызывали постоянные насмешки над «маленьким пастором», как его окрестили одноклассники.

Гимназия давала основательное образование, особенно в области классической филологии. Неудивителен поэтому выбор Ницше: хотя в Боннском университете он сначала, по желанию матери, записался на теологический факультет, но через год, осенью 1865, сменил богословие на классическую филологию. Вслед за своим профессором, известным филологом, Ницше перебирается в Лейпциг, где и заканчивает университет. Будучи студентом, Ницше пишет настолько квалифицированные исследования, что его профессор рекомендует еще не окончившего университетский курс Ницше на место профессора классической филологии в Базельском университете. Сдав экзамены, быстро получив докторскую степень за уже опубликованные студенческие работы, Ницше перебирается в Базель, где с 1869 года преподавал классическую филологию.

Уже в гимназических сочинениях Ницше был виден незаурядный литературный талант. У него появились и первые сомнения в достоверности священного писания. В апреле 1864 года Ницше создал два философско-поэтических эссе: «Рок и история» и «Свобода воли и рок», где содержатся чуть ли не все основные идеи его будущих произведений. Во втором эссе самыми примечательными кажутся резкие выпады Ницше против христианской идеи потустороннего мира: «То, что Бог становится человеком, указывает лишь: человек должен искать свое блаженство не в бесконечности, а создать свое небо на земле; иллюзия неземного мира исказила отношение человеческого духа к миру земному: она была созданием детства народов… В тяжких сомнениях и битвах мужает человечество: оно осознает в самом себе начало, сердцевину и конец религий». Развитие эти мысли получат, конечно, гораздо позже.

В 1882 году Ницше написал в Генуе «Веселую науку», в одном из фрагментов которой – «Безумном человеке» - возникает тема «смерти Бога», авторитет Бога и церкви исчезает, на их место приходит авторитет совести, авторитет разума. В 1883 году Ницше всего за несколько месяцев написал книгу «Так говорил Заратустра», первая часть которой заканчивается словами: «Мертвы все боги; теперь мы хотим, чтобы здравствовал сверхчеловек». Сверхчеловек Ницше – это результат культурно-духовного совершенствования человека, тип, настолько превосходящий современного Ницше человека, что он образует новый и особый биологический тип. Сверхчеловек – это нравственный образ, означающий высшую ступень духовного расцвета человечества, олицетворение новых моральных идеалов, этот сверхчеловек приходит на место умершего Бога, он должен вести человечество к совершенству, должен восстановить в силе все качества человека.

Ницше обрушивался на один из главных постулатов христианской веры в вечное существование по милости Бога в потустороннем мире. Ему казалось абсурдом то, что смерть должна быть искуплением первородного греха Адама и Евы, он высказал поразительную мысль о том, что чем сильнее воля к жизни, тем ужаснее страх смерти. И как можно жить, не думая о смерти, а зная о ее неумолимости и неизбежности, не бояться ее?

Перед лицом смерти мало кто найдет в себе мужество сказать, что «Бога нет». Достоинство сверхчеловека появляется из преодоления страха смерти, но совершенно по иному, чем в христианстве. В то время как христианин не боится смерти, поскольку верит в данную ему Богом вечную жизнь, то сверхчеловек Ницше не боится смерти, хотя не верит ни в Бога, ни в бессмертие, он сам себя чувствует Богом. Ницше говорит, что мужественный высший человек «с гордостью» созерцает бездну. Люди верят в Бога только потому, что боятся смерти. Тот, кто победит страх смерти, сам станет Богом.

Свою мечту о совершенстве люди в прошлые века воплотили в идее о существовании Бога как высшей и совершенной личности и тем самым признали невозможность достижения совершенства, ибо Бог – это потустороннее, недоступное, непостижимое бытие. Смерть Бога потребовалась Ницше для утверждения жизни сверхчеловека как высшего идеала земного существования человека. Сверхчеловек Ницше предстает земным, посюсторонним и вроде бы вполне достижимым идеалом, устремляясь к которому человек приобретает реальную возможность преодолеть свое несовершенное состояние и стать выше самого себя.

У Ницше аргументация сведена к минимуму и фрагментарна. Речь не идет о теоретическом опровержении Бога. Констатация факта «Бога нет» не играет решающей роли, хотя, разумеется, Ницше не утверждает и обратного. Он не придает особого значения теоретическому обоснованию этого высказывания. Существует Бог или нет, - это не так уж и важно, хотя Ницше считает, что Бога нет. Главное для Ницше то, что вера в Бога вредна, что эта вера парализует и порабощает. Что означают слова «Бог мертв»? – То, что мир лишился своего смысла. Значит, необходимо наполнить мир иным смыслом, вместо умерших ценностей утвердить новые. «Умерли все боги, теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек», - говорит Заратустра. Смерть Бога открывает возможность свободы создания новых ценностей и сверхчеловека.

После «Заратустры» все созданное ранее казалось Ницше столь слабым, что у него возник замысел переписать прежние работы, но из-за своей физической слабости он ограничился лишь новыми предисловиями к уже вышедшим книгам. И вместо ревизии прошлого Ницше создает «прелюдию к философии будущего» – книгу «По ту сторону добра и зла», в которой предсказывал катастрофические процессы будущего.

В 1888 году Ницше начинает подготовку фундаментального труда, который должен был бы вместить в себя всю его философию. У него сложился следующий план книги «Переоценка всех ценностей»: Книга первая. Антихристианин: опыт критики христианства. Книга вторая. Вольный дух: критика философии как нигилистического движения. Книга третья. Имморалист: критика невежества как самого фатального рода, повседневной морали. Книга четвертая. Дионис: философия вечного возвращения.

Ницше набросал около 400 заметок для «главного сочинения» всей жизни, которые после его смерти были собраны и объединены его сестрой в книгу «Воля к власти». Долгое время эта книга считалась главным его сочинением, но на деле представляла собой фальсификацию: эти и иные разрозненные записи Ницше были скомпонованы так, чтобы Ницше мог выглядеть идеологом германского национализма, а впоследствии и нацизма. В действительности такого труда как «Воля к власти» не существовало. Таким образом, написанный в сентябре 1888 года «Антихристианин» является первой и единственной законченной частью главного философского труда Ницше, а критика христианства является лишь одним из элементов его учения.

К рукописи работы «Антихристианин» самим Ницше был приклеен набросок следующего содержания:

«Закон против христианства - издан в День Спасения, первый день Первого Года (30 сентября 1888 г. ложного календаря). Смертельная война пороку: порок есть христианство.

Тезис 1. Порочность есть всякого рода противоестественность. Порочнейшим человеком является священник, он учит противоестественному. Против священника нужны не доводы, а каторга.

Тезис 2. Всякое участие в богослужении есть покушение на общественную нравственность. Нужно быть суровее к протестантам, чем к католикам, суровее к либеральным протестантам, чем к правоверным. Чем ближе к науке принимающий участие в христианской службе, тем он преступнее. Следовательно, преступником из преступников является философ.

Тезис 3: Достойные проклятия места, где христианство высиживало свои яйца-базилики, должны быть сровнены с землей. Как безумные места Земли они должны стать ужасом для всего мира. Там должно разводить ядовитых гадов.

Тезис 4: Проповедь целомудрия есть публичное побуждение к противоестественности. Любое презрение к половой жизни, любое загрязнение ее понятием «нечистое» есть грех против святого духа жизни.

Тезис 5: Запрещается есть за одним столом со священником: этим человек исключает себя из порядочного общества. Священник – это наш чандала – должен быть объявлен вне закона, его должно морить голодом, гнать во всякого рода пустыни.

Тезис 6: Должно называть священную историю теми именами, каковых она заслуживает, а именно проклятая история; должно пользоваться словом «бог», «спасение», «избавитель» как ругательствами, клеймом преступника.

Тезис 7: Все остальное следует из вышеизложенного.

Антихрист ».

В чем же Ницше обвинял христианство? В том, что христианство - это религия сострадания, религия слабых и больных людей, что христианство ведет к несвободе и несопротивлению человека, что христианство оперирует сплошь воображаемыми понятиями, что оно возводит «греховность» человека и что, наконец, религия и наука несовместимы.

Христианство подхватило вымышленный Платоном истинный, сверхчувственный, потусторонний мир высших идеалов, норм, принципов, целей и ценностей, который был возведен над земной жизнью, чтобы придать последней порядок и внутренний смысл. Поскольку потусторонний мир понимался как совершенный, безусловный, абсолютный, истинный, добрый, прекрасный, желанный, постольку земной мир, в котором живут люди со всеми своими делами, заботами, трудностями и лишениями, представлялся в качестве лишь кажущегося, несовершенного, ненастоящего, обманчивого, порочного мира. Искусственно воздвигнутый истинный мир предстал в сознании людей неким идеалом, которому были приданы соответствующие атрибуты в виде разнообразных ценностей и целей, и который в связи с этим стал основой для критики известного нам земного мира, ибо первый казался более ценным и значимым, чем второй.

Ницше использовал разные методы для раскрытия роли христианства церкви в истории человека и человечества. Опираясь на его выводы, можно установить следующее: во-первых: он отделяет Христа от Евангелий, Павла, христианства и церквей. Он разводит христианство и Христа, уничтожая надуманную связь между тем, кто создавал и тем, что он, якобы, создал. Здесь им развивается учение об искажениях. Учение Христа было искажено, поскольку на место практики жизни были установлены догмы, формулы и ритуалы. Царство Божие, которое было для Христа Небесным Царством в сердцах, было воспринято в материалистическом смысле. Из жизни Христа было изъято все живое, она была персонализирована и выстроена в иерархию. Уже евангелисты, а затем и Павел исказили учение Христа. Христос устранил священников и богословов, а Павел ввел их опять. Павел - великий губитель и фальсификатор христианства. По сути своей, эта критика Павла очень схожа с критикой папства Лютером, сам способ – возвращение к текстам, только Ницше пошел еще дальше, в его случае - это возвращение от текстов к самому Христу.

Здесь, однако, стоит упомянуть о проблеме существования Христа, единственное, где описывается этот человек, это Евангелие, но Ницше же и говорит о том, что истинное христианство было искажено в Евангелиях. Скорее всего, здесь имеет место, своего рода подсознательное понимание личности Христа, не важно, имел ли место в истории этот человек или нет, гораздо важнее его сущность, подозрительно явно разобранная в Библии. Получается, что Ницше становиться «пятым евангелистом», проявляя подлинное учение Христа, разъединяя его с тем, что ранее скрывало эту подлинность. Он объясняет это тем, что раскрыл истину, или, скорее, идеал. В то же время философ нападает на мораль христианства, нападает на христианство как на мораль. Этот подход Ницше использовал практически во всех своих работах. Далее философ «принижает Христа», т.е. подразумевает незрелость Христа как человека. Несмотря на сказанное, подчеркивается благородность самого Христа по сравнению с тем «отребьем», которое называет и называло себя «христианами», «в сущности, был только один христианин, и он умер на кресте». Без комментариев, понятно, что христианство стало религией отребья и тех, кто, в сущности хочет на нем наживаться, тех, у кого в сердце нет и не может быть ни божьего, ни какого другого царствия.

Нельзя не учитывать, что Ницше показывает свою альтернативу христианству, причем, понять это можно двояко: с одной стороны, он предлагает религию, с другой, скорее философию, соединив все вместе, мы получим мировоззрение, основанное на понятиях, совершенно отличных от христианских. Здесь же и становиться понятно, что Ницше выступает не против христианства как целого, но против морали как «слишком человеческого» явления, против внесения морали в область божественного. В основе своей, его понятие морали – классическое, то есть под моралью (однако следует заметить, что немецкое «Moral» переводиться также и как «нравственность») подразумевается вообще система норм, определяющих деятельность человека; в этих нормах предъявляются известные требования к человеческим чувствам, отношениям и поступкам, и ценность последних обусловливается выполнением этих требований. Добровольное согласие с такими нормами, в мысли, настроении и деле, составляет нравственность в субъективном смысле (нем. «Moralitat»). Сквозь всю мысль Ницше проходит борьба против морализации идеи Бога, против превращения религии в этику, против внесения моральной понятийности в божественное.

Однако, говоря именно об антихристианстве Ницше, недопустимо путать Ницше с атеистами или романтическим «полухрастианским» богоискателем. Под знаменитой фразой «Бог умер», на мой взгляд, трудно определить, что именно подразумевал Ницше. Может имелась ввиду смерть «морального Бога», то есть «выход за пределы добра и зла», освобождение от всех навязанных моральных догм или абсолютный отказ от бога, как сущности? В «Антихристианине» философ всегда рассматривал слово «бог», как «мораль». В этом случае, бог будет всегда христианским, как самым «моральным». На то и направлена критика христианства, как учения, оскорбившего понятие о боге, по сравнению, скажем, с античной философией, где сама мудрость, восстанавливалась в ранг божества.
Создавая контраст, выявляя христианство, как единственную в своем роде религию всецело основанную на морали, Ницше проводит сравнение с буддизмом: «Осудив христианство, я не хотел бы совершить несправедливость в отношении родственной религии, превосходящей его числом приверженцев,- это буддизм. Обе нигилистические религии, обе религии decadence"а и близки, и самым замечательным образом разделены». Однако, осуждения не получается, напротив, буддизм проявляется как более древняя и потому более мудрая религия, более мирская. Там и правда отсутствует такие всеобъемлющее христианские (или, еще раньше, иудейские) понятия как «бог» и «грех». Эта религия ставит в центре «страдание», но отказывается от «сострадания», если следовать за ходом мысли автора, это религия эгоизма. И все же, эту религию Ницше относит к упадку по той причине, что, попытки избежать страдания носят сверхпассивный характер: в буддизме есть выражение «если долго сидеть на берегу реки, то увидишь как по ней плывут трупы твоих врагов», по Ницше, скорее стоит самим сбросить врагов в реку.

Рассмотрим теперь сострадание, почему его наличие считается автором как признаком упадка. Фактически, сострадание приравнивается им к низкопробному эгоизму. Сострадание презирает страдающего во всех отношениях, проблема в том, что сострадание не постоянно, оно судит только в конкретный момент, в тот момент, когда человек испытывает страдание, а сострадающий, соответственно, испытывает страдание от возникшего в нем отвращения. Честный к себе человек, постарается избежать такого чувства хотя бы из своей честности. Далее проводиться весьма неожиданная параллель с буддизмом, что его последователи пользуются состраданием как способом против страдания, познавая страдание в прошлом, они через сострадание испытывают превосходство, некоторого рода возвышенность, победу над страданием. Тем не менее, остается вопрос о пользе такого рода чувства. Не есть ли это пресловутый самообман, ведь практически всегда можно обнаружить, как в прошлом страдали больше, но реально, такое обнаружение лишь мысленно освободит от страдания, не выводя из самой ситуации, в которой приходиться страдать. Милость, но не сострадание, вот тезис Ницше. Вероятно, здесь и берет начало мысль, через два года воплощенная в «Заратустре»: «Так говорил однажды мне дьявол: «Даже у Бога есть свой ад - это любовь его к людям». И недавно я слышал, как говорил он такие слова: «Бог мертв; из-за сострадания своего к людям умер Бог». Умереть от сострадания? Но не относиться ли это так же ко всем, кто сострадает… Это так же показывает, что путь сострадания, каким его полагает Ницше ведет в тупик. Здесь следует вернуться к христианству, которое мыслиться, помимо всего прочего, и как религия сострадания. Как предшествующая христианской рассматривается античная философия, в которой было совершенно другое, более материалистическое, более практическое отношение к состраданию. Ницше писал, что упадок античности наступил с приходом христианства, то есть, с приходом морали сострадания, что сострадание не уважает страдающего, по-моему мнению отношения между людьми в античное время были такими, что человеку предоставлялась возможность самостоятельно преодолеть свое страдание, без просьбы о помощи, которая выглядела неблагородно в глазах окружающих. Можно сказать, что та эпоха была жестче, с точки зрения христианства, как и философия Ницше (а точнее, этот ее аспект). На самом же деле, здесь речь идет не о жестокости, а о справедливости по отношению к страдающему, и в какой-то степени об ответственности за содеянное, если страдание стало результатом проступка. Однако, оказывается парадоксом мысль, что «страдание облагораживает», хотя, на деле никакого парадокса нет, известно, что Ницше мучили ужасные хронические головные боли, а к ним примешивалась и эмоциональная чувствительность философа, таким образом, часть своих произведений он писал в периоды болезни, другую часть в периоды выздоровления. Этот жизненный контраст и переноситься на страницы книг, сама идея благородного страдания в том и заключается, чтобы преодолеть его самому, без чьей-либо помощи и взглянуть на мир по-новому, и так снова и снова, очищать свой взгляд на мир, обучаясь его независимой оценке, которая только и возможна на столкновении болезни и выздоровление.

Противопоставление «божественного» и «мирского» так же занимает существенно место в критике христианства, причем это противопоставления впервые применено самими христианами. Без этого разделения сам факт религиозности просто не имел бы смысла, как уже не имеет смысла понятие «бога», скажем, в протестантстве, где он оказывается лишь никому не нужным наследием, которое, впрочем, несут только по привычке. «Божественное» и вправду не стоит смешивать с «мирским», так как на деле оно оказывается слишком лживым, чтобы быть «от мира сего».

Стоит заметить, что, проявляясь где-либо, античная культура (к примеру, «Возрождение») оно подавляется христианством, видоизмененным, но все же христианством, на протяжении истории человечества сложно найти другую систему взглядов, основанную на письменном источнике, которая менялась бы так часто как христианство. Первоначально оно было всего лишь «Царствием Божьим внутри», затем, стало организацией людей, хотя, когда носители такого рода идей начинают собираться в группы, идея начинает умирать, упрощаться, так как сами трактовки для каждого уникальна, хотя они и объединены общим источником. Собравшись в группу, неизбежно появляется основная трактовка, начинается эпоха диктатуры одной точки зрения на Христа (которая, однако, могла меняться в ходе бесчисленных соборов), переросшая в стагнацию средневековья. С приходом Нового времени религия, как вера в бога, отодвигается на второй план, и христиане вынуждены подстраиваться под изменчивый мир, чтобы не потерять своих позиций – теряется стержень в вероучении, церковь слишком начинает прежде всего заботиться о материальной выгоде, ставя на второе место духовные проблемы, таким и застал христианство Ницше.

Из сказанного следует, что Ницше фактически являл собой наследника греческой философии, какой он ее понимал, а именно глубокой, вдумчивой, никуда не спешащей. Научив человека медленному чтению, а следовательно и искусству глубоко мыслить, греки как никто до них поспособствовали интеллектуальному развитию человека. А что же христианство – оно не просто ничему не научило людей, но напротив заставило их разучиться думать. Причем, если становиться на позицию Ницше, реформация, как событие, принесла мало положительного, так как проводилась она для тех, кто по своему уровню был гораздо ниже, пусть и поглощенного коррупцией и пороками, духовенства, в то время, как сам Лютер был невинен, «ибо не ведал, что творил». Кроме античных авторов, христиане «позаимствовали» саму концепцию монотеизма в зороастризме и часть мифов у народов Междуречья. Таким образом, иудаизм, а за ним и христианство на деле являются не самобытными религиями, но весьма неумелым синтезом более древних и терпимых друг к другу языческих учений, однако, они отказываются от язычества, как вздорные дети делают все наперекор родителям. Именно, что отличает классические языческие мировоззрения, это отсутствие фанатизма (исключая отдельные культы) и ортодоксии. В языческих пантеонах, боги могли переходить от одного народа к другому, сохраняя свое «звание», в этом смысле язычество является реально единой религией, в отличие от современных монотеистических религий, так как общее число одних только христианских течений и сект достигает тысячи. Читая Ницше создается ощущение, что чем ближе мировоззрение к языческому, тем лучше он к этому мировоззрению.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итог всему сказанному в заключении от себя нужно заметить, что здесь мною были рассмотрены только основные аспекты антирелигиозной философии Ницше, такие как фигура Христа, рассмотренная с позиции человеческой, но не религиозной; мораль и религиозность, а именно их связь в христианстве через бога, являющего собой персонификацию всех заветов, бога как надсмотрщика; аскетизм как деградация и аскетизм как, своего рода, дисциплина духа, полезная для мыслителя; противопоставление античности и христианства; язычество как альтернатива христианству; сострадание и страдание. Конечно, такая книга как «Антихристианин» сама по себе полемическая, но в ней достаточно убедительно и, что самое главное, логично (в отличие от христианских сочинений, где логика зачастую отсутствует) доказывается, что такая религия как христианство фактически ведет в тупик на всех уровнях общества.
В качестве второго рассматриваемого источника было взято произведение «Так говорил Заратустра», это, своего рода, узел в котором переплетаются большая часть рассмотренных им проблем, граница, на которой встречаются то что было «до Заратустры» и после него. Из «Заратустры» можно проследить многое, что было впоследствии разобрано философом. Конечно, представленная точка зрения далеко не единственная (взять хотя бы точку зрения христиан на самих себя), может быть, она не самая верная или не верна вовсе, тем не менее, как писал Фрейд в отношении христиан в «Будущем одной иллюзии». Фактически, критика христианства идет с самого его зарождения, но, я бы сказала, никто до Ницше не собирал ее воедино, не добавлял к ней столько нового, когда уже казалось, что добавить к сказанному нечего.

Ницше оказал значительное влияние на философию XX в. - прежде всего, самим стилем своего мышления, свободным, бескомпромиссным, на пределе человеческих возможностей. В дальнейшем философия религии распалась на два альтернативных направления - академическую науку, содержанием которой являлось рациональное толкование религии, и свободное философствование, представители которого были противниками научно-академических форм мысли и опирались на личный жизненный опыт. Для свободных мыслителей Ницше навсегда стал образцом философствования, духовными и интеллектуальными идеалом.

Нельзя сказать, что написание реферата являлось для меня банальным исполнением обязанностей. Для себя было достаточно интересно отметить некоторые моменты, некоторые мысли и суждения философа. Недопустимо так же утверждать, что взгляды Фридриха Ницше кардинально изменили мои воззрения на жизнь. Это не так. Однако они не прошли мимо, как было уже сказано. Я считаю, что поставленные в начале моей работы цели достигнуты, задачи – решены. Надеюсь, что читателю так же были интересны идеи, которые я рассмотрела и попыталась передать.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

  1. Войская И.Т. «Фридрих Ницше и русская религиозная философия» в двух томах, Минск, 1996
  2. Патрушев А.И. «Жизнь и драма Фридриха Ницше» – Новая и новейшая история, №5/1993
  3. Рассел Б. «История западной философии» книга 3 – Новосибирск. Сиб. унив. изд-во, 2001г.
  4. Антихристианские мотивы в творчестве Ф. Ницше [Электронный ресурс] Владимир Самойлов. Режим доступа: http://www.proza.ru/2009/03/ 17/703 . Дата доступа: 13.12.2010г.
  5. Афоризмы [Электронный ресурс]: Афоризмы Фридриха Ницше. Режим доступа: http://www.c-cafe.ru/days/bio/ af/00004954.php">Афоризмы . Дата доступа: 13.12.2010г.
  6. Фридрих Ницше [Электронный ресурс] Стефан Цвейг (Перевод с немецкого - Ю.Д.Федичкин). Режим доступа: http://www.nietzsche.ru . Дата доступа: 13.12.2010г.
  7. Энциклопедия - Россия-Он-Лайн [Электронный ресурс]: Биография Фридриха Ницше. Режим доступа: http://www.c-cafe.ru/days/bio/ 7/048.php">Биография Фридриха Ницше. Дата доступа: 13.12.2010г.


Отношение Фридриха Ницше к христианству было крайне негативным. Сын протестантского пастора считал религию Христа противоречащей его идее о сверхчеловеке. В лоне христианства Ницше не находил пространства для энергии, силы и пышущего здоровья. Христианство для него было религией рабов, и сводом правил, сковывающих волевое начало в человеке. Именно это начало, полагал Ницше, поможет человеку встать выше иных живых существ, а осененное разумом, оно сделает его сверхчеловеком.

Сверхчеловек Ницше - это то, что людям еще предстояло достичь, сбросив одежды моральной и физической дряхлости, сделав шаг за горизонты обыденных возможностей. За этими горизонтами для него простиралась земля сверхлюдей, но достичь ее путем христианства он считал невозможным. В христианских аскетических практиках Ницше видел лишь болезненное стремление задавить коростой равнодушия ростки буйной жизни, яд, который аскеты изливали во внешний мир, мстя ему за его животворящие краски и яркость, самим аскетам недоступные. Монашествующие - противоположность ницшеанского сверхчеловека, люди, похоронившие в себе те начала, которые и ведут к становлению сверхчеловеком. Их тщедушная плоть, бледный цвет лица и безучастный взгляд - признак упадка душевных и моральных сил, признак пути не вперед, к высотам, а вниз, к медленному самоумерщвлению. Как говорится, so Nietzsche.

Ницше называли философом-воином. Он был кшатрием, давшим свой касте оформленную философскую доктрину. Животным энергиям человеческой воинственности он указал идейное направление. Русский философ Николай Федоров видел в Ницше глашатая иных, противоположных христианству сил (1). Румынский интеллектуал Нае Ионеску отказывал Ницше в проницательности касательно религиозных вопросов (2).

Действительно, позиция Ницше в этом плане не лишена причудливой двусмысленности. При отрицательном взгляде на христианство, высшей расой он считал славян. Практически все славяне - христиане, но немецкого мыслителя это не смущало. Ницше были чужд расистские предрассудки, он видел в славянах цивилизационно-культурный потенциал, а не животно-расовый.

Пройдет время, и кустари нацистской идеологии жестоко извратят эту мысль великого философа, умолчав, что свои интеллектуальные успехи Фридрих связывал с наличием в его жилах славянской крови. Ведь сам он вел свое происхождение от польских шляхтичей Ницких («Я чистокровный польский дворянин, без единой капли грязной крови, конечно, без немецкой крови… Германия великая нация лишь потому, что в жилах её народа течёт столь много польской крови… Я горжусь своим польским происхождением»), а к России относился с большой симпатией («Мне гораздо более было бы по сердцу…чтобы Россия сделалась еще грознее и чтобы Европа решилась стать такою же грозною, как Россия»).

Но как Ницше мог любить славян, и, в особенности, русских (11 лет от роду, он глубоко переживал падение Севастополя), не любя христианства? Ведь русского народа без Христа не бывает. И так уж справедливы упреки Ницше последователям Христа?

Христианство приучает к смиренному перенесению боли, но не к капитуляции перед ней (2). Позитивист Бертран Рассел говорил, что ему больше по душе добряк Сократ, чем Христос, пугающий «геенной огненной», ибо безмерная доброта была неотъемлемой чертой сократовской философии. Тот никогда не отвечал обидой на обиду, и утверждал, что лучше быть оскорбленному, чем оскорбить самому. Но Сократ участвовал в войнах. Наверняка, он убивал сам или помогал одним убивать других. Плотский Сократ вел плотскую брань на земле. Божественный Христос вел брань духовную ради возвышения человека на Небо, и душевными муками грозил противникам Слова Божия. И Сократ, и Христос бывали воинами.

Христианское мужество - категория и духовная, и физическая. Переносить боль, сделать ее элементом повседневности, не сломаться под ее беременем, а добровольно взвалить его на себя под силу только закаленной воле. Это мы видим на примере святых мучеников. Истинная свобода человека - это свобода внутренняя. Внутри нас нет границ, внутри нас - бездонные глубины познания и духа. Внешняя свобода ограничена социальными, политическими, экономическими факторами. Даже самый свободный индивидуум ограничен в передвижениях и желания, как минимум, погодными условиями. Это первый ограничитель рамок человеческой жизнедеятельности, сопровождающий нас от начала грехопадения Адама и Евы. Отказывающийся считать себя рабом Божьим вынужден признать себя рабом географических условий проживания.

Внутренняя свобода в христианстве - приоритет над внешней («Не внешнего врага надо бояться, наш враг заключен в нас самих»). Внутренне очищение от внешних воздействий ведет к внутренней стабильности, к бесстрастию, но не к бесчувственной деревянности. Стоиков упрекали в том, что их философия превращает человека в апатичный чурбан, но вклад философов-стоиков в мировую сокровищницу мысли никем не оспаривается. Философски, а не механически понимаемое учение Христа, тем более, возвышается над интеллектуальной пирамидой, созданной человеческим рассудком. «Блажен человек, не призваны ни к какой вещи тленной или временной» - с этими слова преп. Максима Исповедника не созвучен ли тезис Эпиктета: «Не бедность наводит на нас грусть, но наши желания»? Древняя Эллада и Рим привлекали Ницше, но сходство стоической философии с христианством не вызывало в нем расположения к последнему.

Не менее несправедливым кажется и мнение Ницше об аскетах. Не для того монашествующий умерщвляет плоть постом и воздержанием, чтобы задавить в себе животворное начало, а для того, чтобы задавить влечение страстей, и сосредоточиться на горнем. Христианское учение говорит, что отречение от вещей мирских делает монахом только внешне, но важно быть им внутренне, отдалив свой ум от чувственных вещей. И учит принимать постриг, только многократно подумавши, чтобы не сожалеть об этом позже, когда осознаешь немощь своей воли, не способной оставить мирское. Оттого количество монахов всегда меньше количества мирян. Завистливая злобность к силе и красоте, приписываемая монашествующим, у которых, по определению Ницше, силы и красоты быть не может, ибо они намеренно подавляют свою красоту и силу, свойственна лишь меньшинству аскетов. Тогда говорит в них не светлое Слово, но человеческий порок. Ведь быть монахом означает не быть совершенно вне людей и мира, а «быть вне пожеланий плоти, уйти в пустыню страстей (бесстрастие)». Очень высоко бесстрастие ценилось и в греческой, и в римской философии, входило в кодекс чести самурая. «Тот, кто соблюдает внутренне бегство, никакому вреду не подвергается от сопребывания с людьми» (преп. Никита Стифат). Пустынниками же становятся только те, кто всего себя отдал Богу, и близок к пророкам.

Пророки часто были неграмотными, но не безграмотными. Не умея читать и писать, они черпали истину от Бога. Их ум не был засорен человеческими мудрствованиями, на формат их мыслей не могли повлиять лидеры мнений эпохи. Но достаточно прочесть их богословские труды, чтобы убедиться в глубине их духовного интеллекта. Их ум был не рассудочен, но сердечен, и потому стоял выше философских разумений.

Чтобы убедиться в силе христианской энергетики, сошлемся на пример «Железной гвардии» правых румынских традиционалистов первой трети ХХ в. Культ железной воли, бесстрашия и преданности православию - таковы были главные постулаты румынских правых (оставим пока в стороне неоправданность их политической позиции с этической точки зрения, и остановимся исключительно на их религиозности). Все члены организации соблюдали строгий пост, обязательно присутствовали на богослужениях и без веры не мыслили ни себя, ни своего дела. Первоначальное название «Железной гвардии» - «Легион Архангела Михаила». Архистратиг Михаил - глава Небесного воинства, ведущего бескомпромиссную войну с темными силами. Вынашиваемая румынскими правыми идея Великой Румынии покоилась на религиозно-политических постулатах. Причастные к этой идее румынские интеллектуалы, оставаясь христианами, были носителями железной воли и неограниченной пассионарности. Духа христианского рабства, о котором писал Ницше, вы в них не увидите.

Мирча Элиаде в «Апологии мужества» писал: «Слава мужескому образу, слава святому уродству, слава скулам, ломающим линию щек, сильным челюстям, сжимающим зубы, высокому лбу, что бодается с небом. Слава глазам, которые хотят все, все берут силой и все себе подчиняют».

«Песня о борьбе» Раду Димитреску-Джира не менее пассионарна: «…Если сердце у тебя поёт, то не страшен, тлен и гной. Пусть твой меч земля не отдаёт, у тебя есть стяг святой! Это тело - вовсе не потеря. Кровь и слёзы на слепых глазах. Лишь за тем останется победа, кто не разуверился в мечтах». Или его же «восстань, Георге, восстань, Ион!»: «Не ради ковриги румяного бока, не ради амбаров, не ради лугов, а ради грядущего духа свободы, восстань же, Георге, восстань же, Ион!».

Против доводов Ницше о неспособности христианства нести в себе заряд творческой энергии и животворящей силы свидетельствует сама история. Православная Византийская империя просуществовала дольше всех известных империй. Не менее впечатляющи исторические подвиги православной Руси, также выстроившей свое монументальное имперское здание.

Элиас Канетти относил религию Христа к т.н. религиям плача (3). Культ Девы Марии, Богородицы, т.е. женщины, говорит о внутренней мягкости христианства, о меньшей его воинственности по сравнению, скажем, с исламом. Но к религиям плача Э. Канетти относил также шиитский ислам. Праздник мухаррам у шиитов - это яркое проявление элементов, которые позволили Э. Канетти причислить шиизм к оплакивающим религиям. В целом же, Э. Канетти считал ислам религией войны.

Но разные исламские народы демонстрируют разный уровень склонности к войне. Мусульмане Крыма или Поволжья обладают меньшей воинственностью, чем мусульмане Кавказа. И суть здесь, в первую очередь, в этнических традициях и устоях, и затем уже - в исламе. И невозможно отрицать воинскую доблесть финнов, немцев или англичан, как христианских народов. Разрыхляет воинственность, скорее, приход модернистской идеологии и культ телесных удовольствий над культом религиозным. Снижение воинственности следует параллельно курсу прогрессизма, и средневековой французский рыцарь-католик или английский колонист времен освоения Америки по крепости духа далеко опережали своих современных соотечественников. Томас Карлейль, этот философ-воин, наряду с Магометом в герои зачислял проповедников христианства (4).

Бог - это свобода, мир - это гармония. Все религии и эзотерические системы утверждают господство доброты и благодушия над другими эмоциями человека. И буддисты, и христиане, и индуисты, и экстрасенсы призывают излучать вовне энергию добра и радости для гармонизации души с внешним миром, для уравновешивания психосферы человека и энергетических потоков. Добро ведет к гармонии и стабильности, и отрешенное отношение к поношениям и нападкам, свойственное христианству, созвучно словам Сократа, что лучше быть оскорбленну, чем оскорбителем. Это не лишает христианства заряда пассионарности, как полагал Ницше, и фигура Архистратига Михаила остается во главе небесного воинства, как и остаются молитвы за державу - категорию геополитическую - и ее воинство. Но это показывает путь к высшим ценностям, где суетной злобе нет места, но где царят слова Иисуса о необходимости брани духовной и сердечному созерцанию горних высот Божественного Слова. И к этому остается приложить цитату Ницше, сказанную со свойственной ему противоречивостью мысли: «Я почитаю за честь, что происхожу из рода, в котором принимали свое христианство всерьез во всех отношениях» (5).

1) Николай Федоров «Философия общего дела»

2) Нае Ионеску «Нише и христианство» (www.rossia3.ru)

3) Элиас Канетти «Масса и власть»

4) Томас Карлейль «Герои, почитание героев и героическое в истории»

5) Карл Ясперс «Ницше и христианство»

 

Возможно, будет полезно почитать: